Предыдущий пост
ПИСЬМА В. И. ЛЕНИНА К РОДНЫМ (1910-1916 гг.)
[
Предисловие к публикации писем Ленина за 1910-1916 гг. в журнале "Пролетарская революция" № 4, 1930. Ред]Письма Владимира Ильича с 1910 г. до революции сохранились у меня в меньшем количестве и не могут быть объединены вокруг какого-нибудь дела, как письма 1897-1899 или письма 1908-1909 гг.
От 1910 г., когда я много кочевала, прежде чем основалась в Саратове, осталось два письма Владимира Ильича от 13 февраля 1910 г. к М. А. Ульяновой в Москву и от 2 мая ко мне [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.55. с.307-308, 312-314], А. И. Елизаровой, в Саратов. В первом из них он говорит о "делишках", от которых "освободился", имея в виду пленум ЦК в январе 1910 г. Там же благодарит он за посланные ему шахматы. Эти шахматы, являвшиеся у нас семейной драгоценностью, мать послала ему как дорогие по памяти: они были выточены собственноручно отцом еще в бытность его в Нижнем Новгороде, и в них играли всегда и отец и братья. Шахматы эти после ареста Владимира Ильича при начале мировой войны, а затем поспешного отъезда его из Кракова остались там и пропали.
В письме ко мне он выражает желание иметь хоть изредка "весть "из глубины России" про то, что делается в новой деревне. Сведений об этом мало, и просто побеседовать даже с знающим человеком было бы очень приятно". По этому поводу Владимир Ильич выражает сожаление, что "алакаевский сосед" (А. А. Преображенский), которому он шлет привет, "если удастся его увидеть" [Жил Преображенский тогда в Самаре. А.Е.], такой абсолютный враг переписки.
Шлет он привет и "северному маньчжурцу", под которым подразумевает своего старого самарского приятеля А. П. Скляренко. Владимир Ильич называет его "маньчжурцем", потому что он провел несколько лет в Маньчжурии, и "северным", потому что в то время он находился в ссылке в Вологодской губ. Его жена с ребенком жила тогда в Саратове, и через нее посылала я Владимиру Ильичу и от него обратно приветы Скляренко. Затем Владимир Ильич пишет о М. Ф. Владимирском - моем товарище по работе в первом Московском комитете РСДРП, находившемся тогда в эмиграции.
Та "сугубая склока", о которой он пишет в конце, из-за которой "из рук вон плохо идут занятия", обозначает разногласия с Заграничным бюро ЦК и с группой "Вперед" [См. об этом в XIV т. Сочинений В. И. Ленина: "Заметки публициста", с.291-338, и более непосредственно - "О параграфе 1-м резолюции о положении дел в партии", с.313. Там же: примечание 160. В т. XV "О положении дел в партии", с.60-70. Л. Е. (А. И. Ульянова-Елизарова ссылается на 2-е изд. Сочинений В. И. Ленина. В Полном собрании сочинений соответственно: Т.19. с.239-304; Т.20. с.47-61. Ред.)]. Этим же неоднократно высказываемым Владимиром Ильичем желанием получить сведения и рассказы о впечатлениях от деревни и от Волги были вызваны подробные письма с такими рассказами, которые посылал ему Марк Тимофеевич Елизаров. В своем ответном письме от 3 января 1911 г. [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 55. С. 317-318] Владимир Ильич высказывает свое удовольствие по поводу двух таких писем Марка Тимофеевича и извиняется за неаккуратность ответов, вызываемую особенно "склочным" временем (продолжение тех же разногласий).
В том же письме Владимир Ильич советует сестре Марии Ильиничне "не рваться в отъезд", то есть не стремиться в Москву, где после работы 1909-1910 гг. и обыска там весною 1910 г., а главное, после ареста в декабре 1910 г. С. Н. Смидович и А. П. Смирнова ей было неудобно поселяться (об этом аресте предупреждает в письме от 1 февраля Надежда Константиновна: "В Москве заболела Танина мать") [См. там же. с.319].
"Материальные условия продолжают быть неважными: издателя не нашел, а также нет ответа относительно статьи из "Современного мира" [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.55. с.317. Как известно, никакой статьи Владимира Ильича в 1911 г. в "Современном мире" напечатано не было, но что в этом году статья его обсуждалась редакцией журнала, это подтверждает определенно Вл.. Дм. Бонч-Бруевич. Только он не может вспомнить, каково было ее заглавие и что сталось с нею. А.Е.]. В ответ на это сообщение о плохом положении финансов мать предлагала, очевидно, посылать ему из своей пенсии, потому что в следующем письме от 1 февраля 1911 г. Владимир Ильич спешит успокоить ее, сообщая, что теперь нужды нет и что он просит ее не посылать ему денег и из пенсии своей не экономить. Сообщает он также, что продолжает получать то "жалованье" [Партийное. А.Е. Указанное письмо написано В. И. Лениным 19 января 1911 г (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.55. с.318-319) Ред.], о котором говорил ей в Стокгольме. Относительно книги по аграрному вопросу Владимир Ильич сообщает, что написал Горькому и надеется на благоприятный ответ [См. письмо Горькому от 3 февраля 1911 г., где Владимир Ильич просит поговорить с Пятницким в "Знании". Сочинения, т. XV, с.57-59. А. Е. (Письмо А М. Горькому написано 3 января 1911 г. (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.48. с.11-14). Ред.)]. Книгу эту так и не удалось устроить. По поводу нее же пишет, очевидно, Владимир Ильич о неудаче моих переговоров со Львовичем.
Осенью 1911 г. - в октябре-ноябре - мне удалось побывать за границей, и я провела недели две в Париже, у Владимира Ильича. Нашла, что он живет плохо в материальном отношении, питается недостаточно и, кроме того, сильно обносился. Я стала убеждать его пойти со мною на следующее утро в магазин, чтобы купить необходимое ему зимнее пальто. Но он категорически отказался, и я, уже не ожидая его, была удивлена, когда услышала из-под окна моей комнаты, выходившей во дворик, его оклик в условленный час. Оказалось, что Надя после моего ухода убедила его принять мое предложение. При покупке Владимир Ильич отказывался от всего более дорогого, и только убеждения приказчика, что одно пальто является "inusable" (неизносимым), заставило его остановиться на нем. Но тужурку, которую я считала тоже необходимой ему, он решительно отказался покупать.
Заметила я также в это посещение Владимира Ильича, что и настроение его было менее жизнерадостным, чем обычно. Как-то раз во время прогулки вдвоем он сказал: "Удастся ли еще дожить до следующей революции?" И вид у него был тогда печальный, похожий на ту фотографию, что была снята с него в 1895 г. в охранке. Это было время тяжелой реакции; симптомы возрождения, как факты выхода "Звезды" и "Мысли", только еще намечались.
Выяснив условия посылок съестного из России за границу, я посылала ему в Париж мясное (ветчину, колбасу). По поводу домашней запеченной ветчины он выразился в одном несохранившемся письме, что это "превосходная снедь", из чего можно было заключить о разнице между этим мясом и тем, которым ему приходилось питаться в Париже. В Австрию пересылка мясного не разрешалась, и поэтому по переезде его в Краков я посылала ему рыбное (икру, балык, сельди и т. п.) и сладкое, которое он сам, конспиративно от Нади, просил послать ей. Об этих "гостинцах" упоминают в письмах от 1912 и 1913 гг. и он, и Надежда Константиновна [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.55. с.322, 334-336, 442, 444].
Письма Владимира Ильича от мая и июня 1912 г. говорят об аресте сестры Марии Ильиничны и меня. Арест этот, оставивший мою мать опять - в третий раз в ее преклонные годы (ей было тогда уже 77 лет) - совершенно одну, сильно обеспокоил, как видно по письмам, Владимира Ильича [См. там же. с.324, 327].
Сестра была арестована тогда, между прочим, в связи с Пражской - в январе 1912 г. - конференцией, на которой был делегат и из Саратова, и после пяти месяцев предварительного заключения пошла на три года в Вологодскую губернию. Был дан приказ об аресте - независимо от результатов обыска - всех нас троих, живших тогда вместе: сестры, меня и мужа моего, Марка Тимофеевича. Мы с мужем в нелегальной саратовской организации тогда не участвовали, но уже жизнь вместе была достаточна для ареста. Кроме того, имел, конечно, значение и факт постоянных сношений всех нас с Владимиром Ильичем. Из архива департамента полиции выужено пока за рассматриваемый период три перлюстрированных письма Владимира Ильича - по одному за 1910, 1912 и 1913 гг. Письма эти были посланы на прямые адреса - обычно на адрес матери. Из них только письмо 1913 г., имеющееся и в моей кол- лекции, не касалось совершенно политических вопросов. Письмо от 1 февраля 1910 г. рассказывает о попытке объединения с меньшевиками и о закрытии фракционного органа [См. там же. с.306]; открытка от 24 марта 1912 г. могла, конечно, иметь непосредственное влияние на мой арест, так как в ней прямо повествовалось о "последней конференции" и о том, как все против нее ополчились, "так что дело буквально до драки доходило на здешних собраниях" [См. там же. с.323]. Марк Тимофеевич был во время производства обыска в отъезде, - разъезжал по службе страхового агента, а так как у него было больное сердце, вызвавшее осенью 1911 г. экстренную поездку в Наугейм, а в саратовской тюрьме было тогда скверное, "каторжное" положение, то мать выехала на пароходную пристань, чтобы предупредить его, и он проехал мимо Саратова и вообще поколесил по Волге до моего освобождения, которое произошло уже через три недели. Кроме того, что я в местной организации не состояла, на жандармов произвел, очевидно, впечатление слабый вид моей матери, когда она пришла хлопотать о нас. Мать рассказывала, что ей стало тогда дурно в жандармском.
С осени 1912 г., со времени переезда в Краков, настроение Владимира Ильича сильно поднялось. Он пишет, что они живут лучше, чем в Париже, - отдыхают нервы, больше литературной работы, меньше склоки. Отмечает, что Горький настроен теперь к ним менее недружелюбно [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.55. с.329-330]. Запрашивает, осталась ли нераспроданной его философская книга. "Мы бы могли, вероятно, найти теперь еще способ сбыта и договориться об этом с издателем" - и просит сообщить ему для этого адрес издателя Крумбюгеля [См. там же. с.336]. Пишет Владимир Ильич о предположении издавать брошюры при "Правде" [См. там же. с.335] и чувствует себя, видимо, уже ближе к России: зовет Марка Тимофеевича к ним на курорт, в Закопане, сообщая, что из Варшавы имеются туда прямые поезда [См. там же. с.331, 338]; зовет и меня: "Если поедешь к Мите [в Крым], то, я надеюсь, ты заглянешь и к нам - тут уже почти по дороге", дает мысль, что приграничные жители могут переезжать за 30 коп. Конечно, об этом я, когда мать была исключительно на моих руках и я должна была перевезти ее в Вологду, и думать не могла. Но следует отметить также, что письмо это было перлюстрировано и что в конце доставленной нам копии из дела департамента полиции значится: "На подлинной автограф, снятый на кальку: "Крепко жму руку. Твой В. У." [См. там же. с.336] О материальных условиях Владимир Ильич пишет, что они пока сносны, но очень ненадежны. Он говорит, что связей с издателями у него, увы, никаких нет. Это в ответ на письмо матери, которая писала о желательности какой-либо переводной работы для сестры Марии Ильиничны в ссылку.
Возобновляет Владимир Ильич в Поронине катание на коньках, вспоминая при этом Симбирск и Сибирь. Вообще жизнью как в Кракове, так и в предместье его, Поронине, доволен и пишет, что переселяться никуда не думает, - "разве война выгонит, но в нее я не очень верю". Последнее утверждение, что в войну он не верит, повторяется у него в письмах из Кракова дважды [См. там же. с.329, 331]. С осени 1913 г. я поселилась в Петербурге, была секретарем и членом редакции журнала "Просвещение", работала в "Правде", а с основания журнала "Работница" состояла, вследствие ареста других членов редакции, фактически почти единственным редактором ее. В тот год у меня была большая переписка с Владимиром Ильичем - и химическая, по партийным делам, и главным образом по литературным, - на редакцию "Просвещение" он писал мне на псевдоним Андрею Николаевичу, а я на Deckadresse, без обращения, и подписываясь тем же псевдонимом, на который он писал мне.
Легальные письма 1914 и 1915 гг. говорят опять усиленно о приискании работы для заработка. В данном случае в заказном письме, прошедшем, как видно по конверту, через военную цензуру, Владимир Ильич просит Марка Тимофеевича устроить издание педагогической энциклопедии - работы, которую наметила себе и за которую собиралась засесть вплотную Надежда Константиновна. Из того, что с подысканием издателя Владимир Ильич просит очень поспешить, видно, что материальные условия у них с переездом в Швейцарию были очень неважны. Он просит поговорить сначала с "прежним издателем" - очевидно, с В. Д. Бонч-Бруевичем [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.55. с.369-370], с которым я действительно говорила тогда и с которым мы и теперь припомним об этих переговорах и о том, что из них ничего не вышло. В. Д. говорит, что идея такой энциклопедии была тогда и у Веры Михайловны Бонч-Бруевич, но что провести по тем временам в жизнь ничего нельзя было. Обращались ли с этим делом мы с мужем еще к кому-нибудь или советовались ли с кем-нибудь, я теперь уже не помню. Спрашивает Владимир Ильич о журнале "Просвещение", который мы собирались в 1914 и в 1915 к возобновить [См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 55. с.369-370]; из этих попыток, конечно, ничего не вышло. Он огорчается ростом шовинизма в разных странах, пишет, что Плеханов, которого "опять хвалят либералы, вполне заслужил это позорное наказание" [См. там же. с.356, 358], и возмущается "срамным и бесстыдным" номером "Современного мира", имея в виду статью Н. Иорданского "Да будет победа! " [См. там же. с.356]. Очевидно, в годы войны переписка была скуднее, и многие письма пропадали. В единственной сохранившейся открытке Владимира Ильича от 1915 г. он особенно - "очень, очень и очень" - благодарит за книгу, за интереснейшее собрание педагогических изданий и за письмо. "Интереснейшим" собрание педагогических изданий было, конечно, вследствие написанного меж его строк химического письма, которое я предпочитала тогда писать в книгах и которое благополучно проскочило таким образом военную цензуру. В годы войны всякая корреспонденция в ЦК, из-за сокращения нелегальной работы, из-за отправки многих работников в ссылку, из-за большей затрудненности всяких сношений, сильно сократилась, и Надежда Константиновна писала мне в 1915 или в 1916 г. химически: "Бывало, писем по 300 в месяц получали, а теперь пишет почти что один Джемс".
Таким образом, к концу периода моей переписки с Владимиром Ильичем - во время войны - я услыхала то же, что слышала в самом начале его, в годы сибирской ссылки, а именно что корреспондентом нелегальным, "химическим", так сказать, была почти только одна я.
Ульянова-Елизарова А. И.
В. И. Ульянов (Н. Ленин).
Краткий очерк жизни и деятельности.
М., 1934. С. 136-146
Комментариев нет:
Отправить комментарий