Своими утверждениями о том, сколь многим Индия обязана Британии, о «неподкупной» британской администрации и особенно о том, что «хорошие» англичане пришли на смену «плохим» Великим Моголам, которые «облагали местное население более высокими налогами, чем англичане», Фергюсон переходит всякие разумные границы. Это типичный пример демагогии и подтасовки фактов. Во-первых, империя Великих Моголов пала — и это известно всем, кто мало-мальски интересуется темой, — до англичан, в результате победоносных восстаний сикхов, джатов и маратхов и под ударами Надир-шаха. Когда Британия занялась активным покорением Индии, Великие Моголы уже были падишахами без падишахства, владели только Дели и окрестностями — и то в качестве ставленников то Ахмад-шаха Дуррани, то аудского наваб-вазира, то маратхских правителей.
Заявление историка о том, что при Моголах налоги были выше, чем при англичанах, — откровенная неправда. Налоги при Моголах резко выросли (в частности, с трети до половины урожая) при Аурангзебе — в результате бесконечных войн с сикхами и маратхами, с деканскими государствами, отказывавшимися (как Голконда) платить Моголам дань. До этого налоговая политика Моголов была достаточно гибкой и отчасти даже патриархальной, что не редкость для мусульманских правителей, если те не являются фанатиками. Сложность социальной системы Индии (из-за богатства кастовых, варновых, религиозных, общинных и т.п. переплетений) зачастую выступала смягчающим гнет и произвол фактором. Скажем, на Юге Индии при Моголах ремесленники (валангай и идангай) умудрялись не платить «несправедливые» налоги, и это не влекло за собой репрессии, а побуждало сборщиков налогов к затяжным переговорам и доказательству «справедливости» налогообложения [Majumdar 1922: 94].
А вот англичане ввели такую налоговую систему, которая повлекла за собой тотальное разорение и пауперизацию индийцев. «Первый же год господства Ост-Индской компании в Бенгалии дал резкий скачок в росте земельных налогов: размер ежегодного земельного налога при туземном правительстве за предыдущие три года, кончая 1764/65 г., составлял в среднем 7 483 тыс. рупий, или 742 тыс. ф. ст., в первый же год английского господства размер налога возрос до 14 705 тыс. рупий, или 1 470 тыс. ф. ст., т.е. был увеличен почти вдвое. Непрерывный рост дают налоги и по другим провинциям; например в Агре в первый же год английского господства земельный налог был повышен на 15%, на третий же год — на 25% по сравнению с общим размером налога туземного правительства. Земельный налог в 1817 г. — последнем году государства Mahratta — составлял 80 лакх рупий. В 1818 г. — первом году британского управления — земельный налог возрос до 115 лакх рупий, а в 1823 г. уже составлял 150 лакх рупий, т.е. в течение 6 лет земельный налог возрос почти вдвое. За 11 лет (1879/80–1889/90) в Мадрасском президентстве было продано с аукциона в уплату земельного налога 1 900 тыс. акров земли, принадлежавшей 850 тыс. крестьянских хозяйств. Это означает, что 1/8 всего сельскохозяйственного населения президентства была лишена земельной собственности. Однако у крестьянства отбиралась не только земля, но и жилища, рабочий скот, нищенское имущество домашнего обихода, включая кровати, одежду, кухонные принадлежности» [Бернье 1936: 22].
После введения в 1793 г. британским генерал-губернатором Ч. Корнуоллисом закона о постоянном [земле]управлении (Permanent Settlement), положение еще более ухудшилось. Все владельцы земель были лишены имущественных прав (вот вам и либерализм, вот вам и «священное право частной собственности»!). Земли были закреплены за бывшими откупщиками (заминдарами), которых обязали выплачивать налог в 9/10 от фиксированной (на уровне 1790 г.) земельной платы, собранной с бывших владельцев земель, которые стали, таким образом, арендаторами. Это стимулировало заминдара повышать ренту, так как взимавшийся с него налог оставался фиксированным, и лишало крестьян заинтересованности в усовершенствованиях: чем больше урожай — тем выше рента. Участки стали предметом безудержных спекуляций — земля заминдаров, которые не смогли уплатить налог, шла с молотка. Получила распространение практика субаренды, между крестьянином и заминдаром выстраивалась паразитическая цепочка посредников длиной до 50 человек [Гхош 1951: 6–7]. Одной из основных причин Великого восстания 1857–1859 гг. было непосильное налоговое бремя, установленное «хорошими» английскими колонизаторами. Повстанцы провозгласили восстановление власти «плохих» Великих Моголов, назначили вождем восстания последнего Могола Бахадур-шаха II и уничтожали заминдаров с последовательностью даже большей, чем англичан.
«Эффективное производство» в Индии при британцах, с расхваленной Фергюсоном «свободой торговли» и т.п., выглядело так: со времен Акбара, первого из Великих Моголов (то есть с 1570 г.), средний урожай пшеницы с поливных земель не вырос, а с неполивных даже сократился — с 1 550 английских фунтов с акра до 900 [Bhattaharyya 1973: XVI].
Индия — яркий пример того, как британский империализм «не разорял» колонии. Индию присоединяли к Империи военным путем. Каждая успешная кампания, помимо обычных для войны разрушений, завершалась чудовищным грабежом. «Разграбление Бенгалии» после битвы при Плесси стало официальным термином исторической науки. В одном только Муршидабаде английские солдаты награбили на 3 млн. фунтов стерлингов. Только расхищение государственной казны Бенгалии принесло англичанам 5 млн. 260 тыс. фунтов стерлингов. Отбирая товары или скупая их по произвольно установленным ценам, а также навязывая местному населению ненужные залежалые товары по баснословно высоким ценам, служащие Ост-Индской компании только с 1757 по 1780 г. нажили в Бенгалии 5 млн. фунтов стерлингов. Чистый доход компании в Бенгалии увеличился с 14 млн. 946 тыс. рупий в 1765 г. до 30 млн. рупий в год в 1776–1777 гг. Так Ост-Индская компания извлекала колоссальные доходы из неравноправной торговли и спекуляций. Впрочем, и из прямых конфискаций тоже. В 1760–1780 гг., по подсчетам европейских авторов, Британская Ост-Индская компания ввезла в метрополию бесплатных, то есть по сути награбленных товаров на 12 млн. фунтов стерлингов [Большая советская энциклопедия 1953: 60]. После завоевания Индией независимости индийские экономисты вновь изучили этот вопрос и обнаружили, что безвозмездный вывоз товаров и монеты в 1757–1780 гг. достигал 38 млн. фунтов стерлингов [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 258].
Скандально знаменитый генерал-губернатор Бенгалии Р. Клайв, сколотивший миллионное состояние, был признан виновным в присвоении 234 тыс. фунтов стерлингов. Но за «огромные… услуги родине» парламент его оправдал. Выступая в свою защиту, Клайв проговорился, что при нем Ост-Индская компания стала получать 4 млн. фунтов стерлингов в год [Орестов 1976: 209–211]. После падения в 1799 г. столицы Майсура Серингапатама (Шрирангапаттинама) резня и грабеж продолжались в городе в течение трех дней. Было награблено столько, что солдаты отдавали за бутылку вина слитки золота, за 1,5 тыс. рупий продавали усыпанные бриллиантами браслеты стоимостью в десятки и сотни тысяч фунтов стерлингов [Крашенинников 1981: 301]. Даже у рядовых ранцы были набиты драгоценными камнями, а командующий английскими войсками генерал Харрис присвоил драгоценностей на 1,5 млн. рупий.
Объем награбленных англичанами в Индии ценностей и доходов, видимо, невозможно даже подсчитать. Одних только драгоценностей и денег за первые 100 лет британского владычества было вывезено из Индии на 12 млрд. золотых рублей. По подсчетам известного в конце XIX — начале XX вв. американского философа и историка Б. Адамса, в первые 15 лет после присоединения Индии англичане вывезли из Бенгалии драгоценностей на сумму в 1 млрд. фунтов стерлингов [Adams 1898: 305]. Вначале британцы сами не скрывали грабительского характера своей экономической политики в Индии, использовав для ее обозначения придуманный ими же термин «economic drain» (экономическое выкачивание). В самом деле, только с 1749 по 1858 г. из Индии было вывезено: опиума — на 74 млн. 390 фунтов стерлингов, зерна — на 23 млн. 190 тыс., хлопка-сырца — на 19 млн. 380 тыс., шерсти — на 2 млн. 210 тыс. [рассчитано по: Bhattaharyya 1973: 398–412]. А в 1757–1812 гг. только прямые доходы британских колонизаторов в Индии составили более 100 млн. фунтов стерлингов. Без награбленного в колониях, в частности в Индии, не смогла бы начаться «промышленная революция» в самой Британии — ей просто не хватило бы первоначального капитала для «технического перевооружения». Это доходчиво показал, например, Э. Хобсбаум [Хобсбаум 1999: 53–79].
Еще несколько слов о «свободе торговли», которую, по утверждению Фергюсона, Британская империя якобы насаждала в Индии. В XVI–XVII вв. текстильная промышленность Британии была совершенно неконкурентоспособна по сравнению с индийской. Индийские ткани (и хлопчатобумажные, и шерстяные, и шелковые) по качеству были выше и зачастую стоили на европейских рынках дешевле, чем английские. Чтобы искусственно оградить свой недостаточно качественный товар от конкуренции, британские «фритредеры» прибегли к 80-процентной покровительственной пошлине [Неру 1981: 206]. Как указывает Хобсбаум, английская текстильная промышленность, с создания которой и началась «промышленная революция», вообще возникла как «побочный продукт заморской торговли, она производила сырьевой материал… [в то время как] индийский хлопок или миткаль… завоевал рынки». Английские текстильщики «вынуждены были пробиваться на рынок со своими грубыми поделками», но, разумеется, безуспешно. Проблема была решена очень «либерально» — путем запрета на ввоз индийского миткаля [Хобсбаум 1999: 52].
Сами жители Британии не проявляли «патриотизма» и не горели желанием переходить с превосходных индийских тканей на некачественные отечественные. Британские источники конца XVII в. констатировали: «После революции 1688 г. увлечение ост-индскими ситцами распространилось во всех классах общества» [Sinha 1927: 25]. А. Мортон отмечает: «Прекрасные хлопчатобумажные ткани ввозились из Индии и были очень популярны до тех пор, пока в 1700 г. постановлением парламента не был запрещен их ввоз на том основании, что он “неизбежно наносит большой ущерб… королевству тем, что выкачивает из него средства”» [Мортон 1950: 282].
Действия такого рода устранили конкурента с внутреннего британского рынка, но не решили проблему конкуренции на рынках Европы. Там по-прежнему предпочитали индийские ткани, лучшие по качеству. Из Индии в Европу, Азию и обе Америки вывозилось более 30 видов тканей и сырой шелк. В последней четверти XVII в. индийский шелк практически вытеснил британский на европейских рынках. Это больно ударило по английской шелковой промышленности, которую активно поддерживали лендлорды. Качество индийских тканей, в частности муслина, европейцев потрясало. То, что индийские ткани — самые лучшие, в Европе помнили и в XIX в. Когда Теофилю Готье в «Капитане Фракассе» потребовалось подчеркнуть богатство, изысканность и тонкий вкус маркизы де Брюйер, он специально указал, что ее покои были украшены именно индийскими тканями.
Англичане решили эту проблему в духе «свободы торговли»: захватили главный центр индийского текстильного производства Бенгалию, разрушили его, разграбили и сознательно разорили местных текстильщиков. Причем «пионеры либерализма и свободного рынка» сочли нужным уничтожить конкурентов физически. Метод был тот же, что и в Ирландии, — искусственно организованный голод. В 1769–1770 гг. в разграбленной англичанами Бенгалии разразился голод, который унес треть жителей — 7 млн. человек [Большая советская энциклопедия 1953: 60]. (По другим подсчетам — 10 млн. [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 283; Гхош 1951: 20; Бошам 1935: 17].) В 1780–1790-х годах трагедия в Бенгалии повторилась: на этот раз от голода вымерла уже половина населения — 10 млн. человек [Губер, Хейфец 1961: 55].
Английские расистские историки любят рассказывать, что текстильное производство в Индии было отсталым, примитивным, сами текстильщики — нищими, а типичная мастерская индийского ткача была «жалкой хижиной со станком снаружи» [см., напр., «классическое» колониалистское пособие Мюррея–Вильсона: Historical and Descriptive Account of British India 1840: 442]. На самом деле технологически индийское текстильное производство было для своего времени безусловно развитым. Скажем, в конце XVIII в. в районе Дакки в семье ткача использовали до 120 различных специализированных орудий труда [Bhattaharaya 1954: 184; Taylor 1840: 174]. В техническом отношении индийское ткачество по меньшей мере в трех позициях уверенно опережало европейское: в крупноузорчатом ткачестве, крашении и набойке. Индийский ткацкий станок, изобретенный независимо от европейского, был ничем не хуже, но куда более прост по устройству. Заработки ткачей в Бенгалии составляли 5–6 рупий в месяц (это был вынужден констатировать англичанин В. Уорд [Ward 1817: 165, 175]). Кстати, цена одного ткацкого станка в Бенгалии в начале XIX в. составляла всего лишь 5 рупий [Taylor 1840: 78]. Иначе говоря, станки были вполне доступны рядовому ткачу, ему не приходилось залезать в долги, чтобы приобрести средства производства. Заработки белильщиков тканей вообще колебались от 7,5 до 9 рупий в месяц [Bhattaharyya 1973: 358].
И уж совсем невозможно было сравнить уровень жизни индийских текстильщиков с уровнем жизни английских, которые, по свидетельству современников, не могли «прокормить ни себя, ни, тем более, своих жен, родных и детей» [Мортон 1950: 135]. Они являли собой «печальную галерею слепых, хромых, преждевременно одряхлевших астматических и увечных инвалидов или полуинвалидов, в которых едва теплится жизнь» [Поулсен 1984: 160]. А прядильщик в Бенгалии зарабатывал в месяц от 3 до 5,5 рупии, по некоторым источникам, даже до 8 рупий. В то же время полное содержание одного взрослого человека обходилось в 1 рупию в месяц [Sinha 1956: 173–175].
«Добрая» британская администрация всеми силами сдерживала экономическое развитие Индии даже тогда, когда это наносило ущерб интересам английских промышленников, владевших здесь предприятиями. «Правительство вело разговоры о политике laissez faire: о свободе коммерческой деятельности и невмешательстве в частные инициативы. В XVIII и начале XIX в., когда индийская торговля соперничала в Англии с английской, английское правительство вмешалось и задушило ее с помощью пошлин и запретов. После того, как англичане одержали верх, они могли позволить себе разглагольствовать о laissez faire… Они фактически всеми силами противились развитию некоторых отраслей индийской промышленности, в частности росту хлопчатобумажных предприятий в Бомбее и Ахмадабаде. Изделия этих индийских фабрик были обложены особым налоговым сбором или пошлиной на хлопок. Пошлина была введена с целью облегчить конкуренцию для английских хлопчатобумажных товаров из Ланкашира с индийскими текстильными изделиями. Почти каждая страна облагает пошлиной некоторые иностранные товары либо для защиты своей собственной промышленности, либо для получения доходов. Но англичане в Индии предприняли необычные и удивительные меры. Они обложили пошлиной собственные изделия индийской промышленности!» [Неру 1981: 225].
Если в Индии и развилась промышленность, то только вследствие Первой мировой войны. Мощностей сталелитейных и металлообрабатывающих заводов метрополии тогда уже не хватало даже для военных нужд, в результате чего в Индии произошла катастрофа с железнодорожными рельсами [Бошам 1935: 33–35]. Ланкашир также уже был не в состоянии снабжать индийцев текстилем.
Не менее показательна ситуация и в сельском хозяйстве. До британского владычества около 80% всех обрабатываемых земель были оборудованы ирригационными сооружениями. Англичане разрушили эту систему, но уже в 1810 г. были вынуждены принять решение о ее восстановлении. Однако оно не было выполнено (вот оно, «эффективное управление»!). К 1865 г. ситуация стала невыносимой, и британцам вновь пришлось заниматься восстановлением того, что они сами же и разрушили [Мухерджи 1929: 106].
С начала XIX в., по мере распространения власти англичан практически на всю территорию Индии, массовый голод стал обыденным явлением в стране. По английским официальным данным, в Британской Индии в 1800–1825 гг. умерли от голода 1 млн. человек, в 1825–1850 гг. — 400 тыс., в 1850–1875 гг. — 5 млн., в 1875–1900 гг. — 26 млн., в том числе во время «большого голода» 1876–1878 гг. — более 2,5 млн. (по данным самих индийцев, в 1876–1878 гг. от голода погибло 10 млн. человек [Неру 1981: 219]). В начале XX в. британская колониальная администрация «в целях недопущения дискредитации политики Империи в колониях» стала тщательно скрывать данные о жертвах голода в Индии [Bhattaharyya 1973: 522]. Единственное, что удавалось почерпнуть из официальной статистики, это сведения об общей численности населения районов, пораженных голодом. Так, в 1905–1906 гг. голод свирепствовал в районах с населением 3,3 млн. человек, в 1906–1907 гг. — с населением 13 млн., в 1907–1908 гг. — 49,6 млн. человек [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 363–364]. Другим способом сокрытия истины являлось списывание всех смертей на эпидемии холеры и чумы, вспыхивавшие в пораженных голодом районах. В частности, по официальным данным, в 1896–1908 гг. в голодающих районах от чумы умерло 6 млн. человек [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 264]. В 1933 г. директор Медицинской службы Индии генерал-майор Дж. Мигоу вынужден был признать, что «по крайней мере 80 миллионов человек в Индии постоянно голодают» [Гхош 1951: 65, прим. 1].
В 1943 г. британские власти сознательно организовали чудовищный голод в Бенгалии. В результате погибло около 3,5 млн. человек [Гхош 1951: 119–120]. В 1943–1944 гг. число жертв на севере и востоке Индии превысило в общей сложности 5 млн. человек [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 463]. Организация массового голода была местью британской администрации населению этих районов за «Августовскую революцию» 1942 г. и поддержку (особенно массовую — в Бенгалии) «Индийской национальной армии» Субхаса Чандры Боса.
В начале британского владычества Бенгалия была одним из наиболее экономически развитых и густонаселенных районов Индии. Накануне завоевания страны Ост-Индской компанией (1757 г.) губернатор Бенгалии Р. Клайв писал, что города Дакка и Муршидабад «огромны, многолюдны, а богаты, как лондонское Сити» [Bhattaharyya 1973: 361]. Но уже в 1789 г. британский генерал-губернатор Индии Ч. Корнуоллис вынужден был констатировать, что вследствие гибели населения от голода треть владений Ост-Индской компании «превратилась в джунгли, заселенные только дикими зверями» [Mukherjee 1974: 361]. Маркс указывал, что в 1824–1837 гг. население Дакки («индийского Манчестера», как назвала этот город британская парламентская комиссия) сократилось со 150 тыс. до 20 тыс. человек [Маркс, Энгельс 1957: 133]. Русский путешественник А. Ротчев, посетивший Индию в начале 1840-х годов, так описывал увиденное: «Что осталось от Уджейна [Уджайна], Бхопала, Джейпура [Джайпура], Гвалиора, Индора [Индура], Гайдерабада [Хайдерабада], Ахмедабада [Ахмадабада], Фуркабада [Фурхабада], Дели и Агры, городов столичных, некогда цветущих? На несколько миль вокруг них видны раздробленные колонны, разоренные храмы и полуразвалившиеся, одинокие памятники. Дикие звери и пресмыкающиеся гады заменили народонаселение, все глухо и пусто вокруг…» [Ротчев 1991: 33]. В 1834 г. английский генерал-губернатор с чувством выполненного долга докладывал Лондону: «Равнины Индии белеют костями ткачей» [см.: Неру 1981: 208].
Голод в Индии случался и раньше, например при Моголах, но всегда в результате совпадения неурожаев с войнами. Так, два года без дождей и долгие войны привели в 1629–1630 гг. к голоду в Гуджарате, Декане и отчасти Голконде, в результате чего погибло 3 млн. человек [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 230]. Но тогда сам Великий Могол Шах Джахан занялся оказанием помощи голодавшим. Он раздавал деньги и продовольствие, открывал богадельни, отсрочил выплату всех налогов. В 1661 г. во время нового голода также поступил и Аурангзеб [Гхош 1951: 15–17]. Искусственный голод в Индии устраивали только британские колонизаторы.
Таким вот «благодетелем» была Британская империя. Естественно, сами индийцы так «любили» этого «благодетеля», что 65 (!) раз поднимали против него крупные восстания, не считая тысяч мелких, вели в разных районах Индостана затяжные партизанские войны (в 1760–1790-х годах, 1815–1832 гг., 1818–1831 гг.). В конце концов они освободились от власти столь «благодетельной» Британской империи.
Александр Тарасов
полностью - здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий